бы сказал, было исключением. Мы понимали причины независимого положения Молотова. Он был старейшим приятелем Сталина»[883].

Маршал Георгий Жуков делился своими впечатлениями с писателем Константином Симоновым: «Участвуя много раз при обсуждении ряда вопросов у Сталина в присутствии его ближайшего окружения, я имел возможность видеть споры и препирательства, видеть упорство, проявляемое в некоторых вопросах, в особенности Молотовым; порой дело доходило до того, что Сталин повышал голос и даже выходил из себя, а Молотов, улыбаясь, вставал из-за стола и оставался при своей точке зрения»[884].

«Я не тот человек, который Сталину в рот заглядывал, я спорил с ним, говорил ему правду»[885], - подтверждал Молотов. Степень его независимости в принятии решений в первой половине 1930-х годов была высокой. «Сталин спросит: “Важный вопрос?” — “Важный”. Он тогда лезет до запятой. А так, конечно, принять постановление о том, сколько кому дать на одно, на другое, на третье, — все это знать невозможно… Значит, тут на доверии к его заместителям, а то и наркомам, членам ЦК»[886].

Молотов очень высоко ценил генсека. «Сталин очень талантливый, очень инициативный… Много было, конечно, хороших людей, но вершиной выделялся один Сталин. Подошел по характеру — очень крепкий характер, определенность, ясность, то, чего большинству не хватало… На определенном этапе Сталин сделал то, что никто не сделал и не мог бы сделать. Если говорить о Ленине и Сталине, я сказал бы так: один — гений, другой — талант»[887].

Но были и суждения критического толка. 24 декабря 1962 года датирована молотовская записка «Об “этатизме” И. В. Сталина»: «В беседах И. Сталин иногда вспоминал, что В. И. Ленин будто бы в шутливой форме отмечал и критиковал “этатизм” И. Сталина. Сталин, насколько помнится, несерьезно относился к этому важному, мудрому замечанию Ленина. Он, пожалуй, даже иронически высказывался по поводу этого замечания… Между тем, у Сталина действительно был уклон к этатизму, опасное преувеличение роли государства. Сталин обладал огромным революционно-политическим чутьем, что не раз давало весьма положительные результаты. Пример: статья И. Сталина “Головокружение от успехов”, когда он вовремя уловил опасный ход перегибов, торопливости в проведении коллективизации в начале 1930 года. Это спасло от многих несчастий, хотя, разумеется, не могло обеспечить того, чтобы дальше все пошло “гладко”, без сучка и задоринки.

Но, мне кажется, Сталин недостаточно разобрался в экономических вопросах. Этот недостаток сказывался, например, в вопросах капитального строительства, в государственном планировании. Нередко этот недостаток сказывался в таком вопросе, как цены на товары, в частности в ценах при заготовках сельскохозяйственных продуктов… Недостаток понимания экономических вопросов иногда толкал И. Сталина к грубому, необоснованному, а то и прямо вредному администрированию. Думаю, что у него было увлечение делами крупного строительства при посредстве лагерников, да и крайним расширением самих лагерей.

На мой взгляд, Сталин быстро и глубоко схватывал вопросы техники. Это всегда сказывалось при рассмотрении вопросов военной техники: авиации, артиллерии, танков, морских судов. В этих вопросах Сталин легко ориентировался и, хотя совершенно не любил математическую сторону техники, хорошо улавливал прогресс в технике и активно толкал вперед дела военной техники. В этих делах, естественно, на экономическую сторону обращалось мало внимания.

В вопросах экономики Сталин не старался углубляться. Но у него была склонность к реорганизациям в госаппарате. Поскольку после социалистической революции впервые во весь рост встали вопросы государственного хозяйства и государственного строительства — в промышленности, на транспорте, в торговле, все больше и в сельском хозяйстве, а кроме того, в области культуры. Это, так сказать, толкало к этатизму, к преувеличению роли государства в различных областях жизни страны. И такое “настроение” у Сталина нередко сказывалось. Ленин не мог этого не заметить, как определенную, вредную однобокость и узость, а Сталин не только неправильно, но, пожалуй, немного иногда гордился этим, самолюбовался»[888].

Молотов называл и другие его недостатки. В том же 1962 году родилась и другая записка: «В вопросе о культе личности Сталина допускается много перехлестываний — перехлестываний, недопустимых для коммуниста. Но правильно, что сам по себе культ личности Сталина (и вообще кого-либо) недопустим, вреден для партии, представляет большую опасность для дела революции. Несомненно, что культ личности Сталина принес много вреда партии и стране, вызвал много жертв, привел к гибели не одной тысячи коммунистов и честных беспартийных людей и подчас губил преданнейших нашей партии людей. Нельзя забывать и о том, что из КПСС культ личности был перенесен в другие компартии, особенно в компартии Китая (Мао Цзэдун), Кореи (Ким Ир Сен), Монголии (Чойбалсан), Венгрии (Ракоши) и др.»[889]. Впрочем, Робертс заметил: «К концу 1930-х концепция руководства Сталина — Молотова стала общим местом в советском политическом дискурсе, и вместе с культом личности Сталина развился малый культ Молотова»[890].

Теперь их кабинеты располагались в Первом корпусе Кремля и были очень разными. Помощник Молотова Владимир Ерофеев описал кабинет Сталина как «вытянутый, не очень широкий зал. Он контрастировал с кабинетом Молотова, где всегда было светло и часто солнечно, потому что он выходил на большую внутреннюю кремлевскую площадь с Царь-пушкой и орудиями на подставках у старого арсенала. Здесь же в зале царил полумрак, поскольку его окна глядели в маленький, закрытый со всех сторон дворик»[891]. На протяжении многих десятилетий Молотов был самым вхожим в кабинет Сталина лицом. С 1928 по 1953 год он заходил туда более двух тысяч раз. А количество других встреч в формальной и неформальной обстановке измерить невозможно. На «ты» со Сталиным общались Орджоникидзе, Калинин, Молотов, Ворошилов, Киров, Бухарин, Каменев, Микоян[892]. По мере выбывания соратников круг сузился. Громыко применительно к 1940-м годам подмечал: «Некоторые проявления фамильярной формы общения со Сталиным могли себе позволить лишь Ворошилов и Молотов»[893].

За что Сталин ценил Молотова? Будущий председатель Госплана Николай Байбаков авторитетно свидетельствовал: «Заслужить доверие Сталина можно было исключительно реальными результатами при выполнении крупных, ответственных, истинно государственных задач и ничем кроме, никакими царедворческими ухищрениями, ни лестью»[894]. Выносить Сталина было непросто, и чем дальше, тем сложнее. Байбаков отмечал основное требование Сталина к высшим руководящим работникам: «Советскому наркому нужны прежде всего “бичьи” нервы (так он произнес “бычьи”) плюс оптимизм»[895]. Какие же тогда нервы требовались председателю Совнаркома?

Сталин и Молотов жили в одном доме в Кремле, нередко заходили друг к другу по вечерам. До конца 1931-го — начала 1932 года их квартиры располагались по адресу: Кремль, Коммунистическая улица, дом 2. Затем они перебрались